У метро «Акрополис» все тени под деревьями разобраны. Кто-то ждет встречи, кто-то курит. Сопревшая звезда обливает людей густыми солнечными помоями. Афины напоминают сверкающий медный таз, в котором созревший свет кипит, как варенье.
Изящный юноша с длинными волосами, собранными в балетную кичку, вперившись взглядом в Парфенон, что-то страстно доказывает по телефону. Я подхожу поближе: любопытно, из-за чего разыгрывается драма.
— Разумеется, бифштекс с жареной картошкой – мое любимое блюдо. Я рад, что ты это помнишь. – горячится юноша. – Но сейчас лето. Понимаешь, лето! Как можно есть бифштекс с картошкой летом! Это несезонная еда!
Встречала у исследователей греческой культуры замечания вроде: «Речь идет о специфически греческом явлении, перевод на русский затруднителен». Сезонность греческой еды – одно из таких малопостигаемых явлений.
В Агиос-Стефаносе солнце разнообразнее и менее утомительное, чем афинское. Сливочно пахнут травы. Ветер дышит морем. Луна доверху налилась дождем. Оливы доцветают, «им пора на закат», как выражается дедушка.
Агора привыкла к новым богам – черешне, абрикосам и «очень сладким» арбузам из Элиды. Славит их по греческому обычаю – громко, без меры. Торговцы украсились черешневыми «сережками» – двойными ягодами, соединенными одним черенком, накинутым на ухо.
— Фотографа! Фотографа сюда! – орал Апостол и подбрасывал черешню в воздух. — Хочу, чтобы ее запечатлели для истории! Хочу, чтобы ею гордились! Гордитесь моей черешней! Снизу и сверху она одна и та же!
***
— Как твой отец, Нектарий? — дежурно спросила госпожа Аспасия.
— Умер на прошлой неделе, — просто ответил Нектарий.
— Как… От чего, – оторопела Аспасия.
— Тяжелая форма пневмонии, — объяснил Нектарий. — в просторечии — ковид.
— Но ведь он — хороший человек, — не могла прийти в себя Аспасия. От шока она вдруг стала философствовать. — Это… несправедливо... Как бессмысленна смерть!
— Я тут сумку с маленькими кабачками не оставляла? — перебила их подошедшая госпожа Гого, пропустившая начало разговора.
— У тебя были маленькие кабачки? Покажи, где? — встрепенулась Аспасия и спохватилась:
— Нектарий, извини! — Все в порядке, — отвечал Нектарий. — папе было бы приятно. Он тоже любил маленькие.
***
Прокопий и Манолис шептались о чем-то, стоя от прилавков в стороне. Погоди, — прервался Прокопий, тронув Манолиса за плечо. — Сложная клиентка. Обслужу ее.
— Добрый день, дорогая госпожа Фотини, — льстиво приветствовал Прокопий седовласую даму с прямой спиной, которая, несмотря на жару, была одета в клетчатый плотный жакет классического кроя под «Шанель». — Ты – лучшая из всех Фотини! Смотри, какую я привез для тебя рыбу — анчоус, мурмура, аферина….
— Ты привез рыбу для жарки, — поджала тонкие губы Фотини. — А я сегодня хотела печь!
***
Господин Афанасий и его друг господин Ставрос Якумакис, неразлучные Орест и Пилад агоры, остановились возле жаровни.
— Ты голоден? — спросил Афанасия Якумакис.
— Нет, а ты?
— Я тоже нет. Сядем?
— Конечно!
— Сколько заказать вина? — продолжал расспросы Якумакис.
— Я не буду, у меня от вина аритмия. — ответил господин Афанасий.
Якумакис нахмурился.
— Ты уверен, что аритмия у тебя именно от вина?
— Или вино, или стресс.
— Сейчас проверим! Перикл, принеси нам полкило белого и колбасок!
***
Прокопий, облокотившись о прилавок с помидорами «в подарок по одному евро», обучал Апостола искусству любви.
— Вдруг начать уметь любить нельзя, — витийствовал Прокопий, куря тонкую женскую сигарету. Апостол внимал, наполняя пластиковые коробки свежеочищенным горохом. — Это могут только дети. Взрослым приходится упражнять любовную мышцу, она вроде трицепса, в обычной жизни человеку не нужна. И так же трудно ее тренировать. Потребуются годы, слезы, пот... Зато результат впечатляет!
— Прокопий распахнул руки, видимо, демонстрируя «мышцу любви». — Я могу любить любого человека, в любое время дня и ночи, даже если он наступил мне на ногу!
***
Прокопий, Манолис, госпожа Фотини и ее муж Кимон пробовали абрикосы у Григориса.
— Открой абрикос, – настаивал Григорис, обращаясь к Фотини. — И ты меня еще вспомнишь.
— Сколько тебе лет? — расспрашивал Прокопий Кимона — рыхлого, краснолицего господина, при ходьбе помогающего себе палкой.
— Я молод, — немедленно парировал Кимон. — Вот хоть у нее спроси, — он показал на Фотини, «открывающую» абрикос.
— Возраст здесь — постучал себе по сердцу Манолис. — Купи абрикосы, отличные, – скомандовала Фотини, хмурясь, как киклоп.
— Два килограмма, — попросил Кимон Григориса.
— Ты что, с ума сошел? — остановила его Фотини. — Тебе ничего нельзя доверить!
— А что я должен был сделать? — удивился Кимон. — Ты должен был сказать не два килограмма, а три!
***
— Поедем, брат, на Крит. — предложил Прокопий, обнимая Нектария.
— На Крит, зачем?
— Там вкусные оливки. И улиток много, а улитки замедляют время. Мне Манолис сказал. — Ну и что нам с того, что улитки притормаживают время? — Дольше проживем!
***
Смерть — враг времени и человека, она кромсает нас на части, улитки — наши союзники. Пусть мы не победим смерть, зато мы можем медленнее жить.