Варенье. Вишневое, клубничное, из чёрной смородины... Каждое утро в доме моей бабушки — мамы Ани — начиналось с вопроса: "В кашу какое варенье класть, Настя?"
Я закатывала глаза к потолку: в этом вопросе главным было слово "каша"! А я — небывало тощее дитя — кашу вообще не хотела! Зато мама Анечка была непоколебима в своём стремлении напитать худенького детеныша кашей.
Передо мной ставили глубокую тарелку с манной кашей. В центр ее помещали кусочек сливочного масла, которое сразу начинало таять и к тому моменту, как я брала ложку в руку, превращалось в масляное озерцо, утопленное в бесконечной равнине манной.
На стол водружалась банка. Эти банки никогда не были трехлитровыми. Небольшая уютная баночка с беленькой пластмассовой крышечкой. Банка блестит, маня своим содержимым. Красивая ложечка с вензелями шлепает в мою тарелку ягоды и сладкий сироп. Можно приступать!
К еде? Ну уж нет! К строительству. Надо сделать для рек из варенья русла, направив их прямо к Озеру Масла.
Манка постепенно окрашивается, перестаёт быть такой белой. Берега рек розовые, сладкие. И невкусные!!! Это по-прежнему манка!!!
Напротив меня сидит прабабушка Грунечка. У неё на носу — толстенные очки, а за ними прозрачно-голубые добрые глаза. Бабушка Груня говорила, что ее глаза потеряли цвет, потому что она их все выплакала. Когда хоронила детей, умерших от голода в Поволжье.
Сейчас она напряжённо следит за худенькой правнучкой, шевеля бесцветными губами — считая ложечки, которые я съедаю. А сзади меня — мама Анечка. Она не отойдёт, пока уровень каши в тарелке хоть чуть не понизится.
Ем. Болтаю ногами под столом. Губы липкие, каша цветная. Сладкая жизнь.
Где вы, мои бабушки? Давайте скорее мне вашу пуховую, без единого комочка кашу! Можно даже без варенья. В этой каше столько любви и заботы, что питает она меня до сих пор.
Как хорошо я помню ваши лица! Как хорошо, что я помню ваши лица. И эту кашу, темненькую блестящую банку с вареньем. Свою сладкую жизнь. Детство.
1662