У нас гостит двоюродная сестра Артема. Он собирается выйти из своей комнаты в одних труселях.
— Так нельзя, — говорю я сыну, — девочки и мальчики не должны ходить друг перед другом без одежды.
— Никогда-никогда? — запускает Артем своего крота-провокатора, из-за которого я уже не раз садился в лужу.
— Ну, только когда вырастут и поженятся, — отвечаю я.
— Ааа. И тогда они смогут вместе есть мороженое?
— Да, сынок.
— И кататься вместе на каруселях?
— Да, сынок.
Чувствую, что-то идёт не так, и Гримпенская трясина все ближе.
— И мыться вместе в ванне?
Вот занёс меня черт на эти галеры...
— Да, сынок, — ну, а что мне остаётся, спрашивается.
Чтобы хоть как-то закамуфлировать страшную правду, уточняю:
— Мыться вместе могут, но только в одежде.
— Как это? — не понимает Артём (и кто его осудит за это).
«Как это, как это, — захотелось мне психануть, — как Ипполит в «Иронии судьбы» — в шапке!» Но я сдержался.
— Ну, в купальнике там, в плавках, — окончательно плыву я.
Надеюсь, я не до конца разрушил ребёнку психику. И не получится, как у моих родителей, когда они в рамках полового воспитания показывали мне в альбомах живописи голых женщин.
Первой картиной, с которой для меня начался секс, была «Свобода на баррикадах» Делакруа. Женщина на ней, хоть и символическая, но и правда была по пояс голая, вот только на картине голая женщина оказалась не одна, а с кучей одетых вооруженных мужиков. С тех пор голая женщина на долгие годы стала ассоциироваться у меня с опасностью.