Автор: Анна Аркадьева
Фотография: Ольга Агеева
Девочка, шумная и смешливая, вбегала в зал — и каждый раз благоговейно застывала. Не мешал ее молчаливому ритуалу ни черно-белый телевизор, бубнящий в углу для бабушки, которая вязала очередной колючий носок, ни тут же следовавшие окрики «чем бездельничать – лучше бы…»
В зале стояло пианино. Черное и прекрасное.
Открывать его самой или по своему желанию было нельзя. Только протирать пыль. Но водить тряпкой по гладким бокам этого чудесного, неведомого зверя – это был для девочки способ выразить свою любовь в то время, пока нельзя прикоснуться иначе.
Иногда мечта сбывалась, и крышку открывали. Девочка опускала пальцы в клавиши и вслушивалась в звук, как вслушивался бы в небо древний мистик.
— Это инструмент, за ним не тренькают, — морщилась бабушка. – Вот, возьми. Осторожно!! Это ноты твоей мамы. Она не тренькала, она прекрасно играла. Выучи что-нибудь путевое, нечего стучать, пианино портить.
Девочка выучила ноты, сама. И выучивала небольшие пьесы. Играла, разумеется, как могла, не соблюдая длительности нот – ведь ее никто не учил.
Когда взрослые выходили из комнаты – она садилась рядом с инструментом, на стул или на пол. А когда уходили из дома – открывала крышку. Она считала, что сама сочинила три пьесы. Одну из них она продемонстрировала взрослым и была наказана: «Её пускают за инструмент, а она его только расстраивает! Нашла игрушку!»
— Когда к твоей маме приходила учительница… — рассказывала бабушка.
— А мне можно… учительницу? – однажды спросила девочка. Ей не ответили.
Был еще один вопрос без ответа: почему же мама, которая жила в другом месте и приезжала к ним редко, никогда-никогда не играет на инструменте?
Когда девочка была первоклассницей, в параллели устроили прослушивание. И самым способным – в том числе и ей – подарили открытку, которую надо было показать родителям, — с приглашением учиться в музыкальной школе. Счастливая девочка примчалась домой… но получила отказ.
Во-первых, оказалось, что в музыкальной школе работает кое-кто из родственников отца, про которого нельзя говорить.
Во-вторых, музыкальная школа оказалась платной. «А твоя мать и на твою еду ни гроша не дала!»
В-третьих – кто знает? – с двумя школами бестолковая девочка могла перестать быть отличницей в школе или не стать отличницей в занятиях музыкой. А этого бабушка допустить не могла.
Девочка была послушной. Нельзя – значит, нельзя. Тем более она и так однажды очень расстроила бедную бабушку: кто-то из знакомых матери, пришедших в дом вместе с ней однажды, научил девочку играть собачий вальс, и девочка радостно продемонстрировала новое умение уже без мамы…
На самом деле нельзя было многое. Рисовать: не марай, не позорься. Петь: за это и вовсе можно было получить по лицу, «не вой». Но запрет касаться пианино был тяжелее: это как если бы запретили дружить с кем-то. Игра по наполовину непонятным нотам «не считалась»: друзьям не говорят фраз, заученных по чьему-то приказу.
Мама приехала и вышла замуж за человека, который играл на гитаре. Мама хотела усадить девочку за гитару. Девочке прижимали пальцы к струнам, она вырывалась и убегала. Мамин муж пытался играть на пианино – совсем не так, как играют другие, а выбивая из девочкиного черно-белого друга громкие аккорды. Бабушка этого не потерпела, и мама с мужем стали появляться в их доме только на праздники. Они ушли. Девочка, блестящее пианино и ноты на пожухшей бумаге, писанные от руки – остались.
Бабушка очень гордилась, что и она, и мама девочки в молодости были миниатюрными красавицами с белыми кудрями. Они, не скрывая досады, вглядывались в темноволосую, веснушчатую, не по годам высокую девочку: ничего нашего, все от «этих». А девочка думала о том, как прекрасно уживаются на просторах пианино черные и белые клавиши.
Шли годы.
Во взрослой жизни у всех должна быть работа. Иногда ей казалось, что работа за компьютером ей нравится только тем, что пальцы нажимают на клавиши.
Она так и не позволила себе в этой жизни ни петь, ни рисовать, ни учиться музыке. Как-то некогда было перечеркнуть еще и эти запреты. Наверное, много сил ушло на остальные.
Каждый раз, будто что-то вспоминая, выросшая девочка подходила к пианино в музыкальных магазинах и играла те коряво заученные пьесы, что помнила с детства. И только через много-много лет с изумлением поняла, что пальцы умеют что-то забывать.
И когда это случилось, когда руки замерли вместо того, чтоб взять привычные ноты, и девочка, давно ставшая зрелой женщиной, испуганно ахнула, — к ней подошел ее муж и сказал:
— Давай купим пианино.
В уголках глаз ее зашевелились предательские слезы. Они так и норовили выбраться и упасть на дорогой инструмент, который специально для них открыл продавец. Она замотала головой: «Мне? Нет, не надо!»
— Я и сам хочу на нем научиться играть, — сказал мудрый муж. И тогда она кивнула.
У нее, знаете, вообще хороший муж.
Ей вообще не нравится в нем только одно.
Он – увы – прекрасно играет на гитаре.