Автор: Настя Юдина
Фотография: из архивов автора
Обычный день для подопытных. Балетный класс. Бесконечный урок у палки. Открыты высокие окна, настежь, как наши пятилетние души. В отличие от наших ушей, в которые вместо музыки экзерсиса льются вопли педагога, смешиваясь с веселыми детскими голосами из Комсомольского сквера. Кому-то повезло, его уже отпустили погонять с другими жеребятами. Тут же, под окнами репетиционных залов. Взмокшего, остервенелого, голодного как зверь. Счастливого… главное поскорее стащить с себя и скомкать, запихать в рюкзак без разбора насквозь мокрую форму, купальник, жуткие синтетические трико, грязные балетки… про гульку забываешь, так и прыгаешь через резинку с болтающимся пучком на затылке…
Мы стоим у станка… ковыряемся. Из чистых, огромных, пугающих зеркал смотрят наши глаза. В них можно прочитать отчаяние. И незнакомую боль. И дикую радость. И стеснение, безумное стеснение перед своим телом, близостью других, таких тощих и смешливых, как и ты, кузнечиков, мальчиков и девочек твоего города. И желание нравиться. И страх ошибиться. И огромное, в рост зеркал, непонимание — этого искрящего страстями храма, этих людей соседнего локтя, своих и чужих сил, и слабости.
…но мы еще не умеем все это читать. Недостаточно кожи содрано с пальцев ног, полетело менисков, сломано пуантов. Не брошены в лицо комплексы, обиды. Ревность не изорвала первое чувство. Не познано прощение.
Сцена подсвечена блаженной неопытностью. Шопеновка не залита седьмым потом. Друг не стал соперником. Вопрос об избранных и отверженных только пробивает скорлупу зерна. Не изуродовано многое в человеке и мире. Когда тебе пять..
Мы стоим у станка… ковыряемся. Вдруг быстро открывается дверь и по залу проносится женщина. Она отличается от нашего педагога, от балетмейстера, отличается от всех людей, которых мы до нее называли Артистами. Невысокого роста, жесткий взгляд, светлые волосы туго стянуты черной заколкой. Спортивный костюм розового цвета и белые кроссовки. Низкий голос. И запах сигарет, который будет сопровождать ее присутствие на наших будущих репетициях, прогонах, генералках, спектаклях, в гримуборных и костюмерных. Четверо из хора хромоножек, расставленных по периметру просторного балетного класса, не знают пока, что так выглядит Судьба. Для одних — на ближайшие 10 около-школьных лет. Для других — на все отмерянное.
Ты, ты, ты и ты, — указывает на отобранных счастливцев строгий палец Даниленко. Не все дети понимают, что происходит…
Мы медленно приходим в себя от программы просмотра проф. училища и соображаем, почему так облегченно вздохнули те, кого оставили по ту сторону великого искусства?
Обалдевшие от наших способностей родители соглашаются на добровольную каторгу для своих ласточек и солдатиков. Начинается суровая пахота классической школы. Традиции вшиваются под кожу… С каждым уроком, неудачей, блистательной премьерой ты убиваешь в себе что-то мучительное.
Отдаешь на растерзание всего себя, от кончика мизинца до последней, несущей, мысли. Или счастливо идешь другой дорогой. Прочь от беспощадного божества Сцены… и стонешь на мелководье зрительного зала.
Твой танец создается из воздуха и пыли, одушевляется любовью и преодолением. И твоей собственной силой, прорвавшейся через огонь взросления и поиска.
Ты уходишь в импровизацию, неоклассику, контемп, понимаешь Пину, открываешь Айседору, прикасаешься к обряду, отказываешься от всего ‘уплотненного’. Погружаешься к самым основам… и выбираешь молитву Театру.
Потому что на дне твоей души, то взмывая, снося прочные своды, то теряясь в оркестровой яме с другими инструментами, по-прежнему танцует свой собственный спектакль маленький свободный человек. И танец его часто бывает грустным.
Посвящаю Наставнику и дорогим девочкам, с которыми проходили все, а сегодня пересекаемся в самых нужных точках Жизни.