И я выпрямляю спину

Елена Касьян – писатель, музыкант, мама. Ее тексты о детстве согревают, поддерживают, придают сил. Вы нередко читаете их на страницах нашего журнала. Но поддержка, тепло и помощь нужны и самой Елене. Пожалуйста, помогите Елене победить рак: http://help.elenakasyan.com/ru/

Моя бабушка была полькой-католичкой. Но Пасху мы всегда праздновали православную. В детстве меня не сильно заботили эти нюансы, я не была воцерковленным ребёнком, хотя крестили меня ещё в младенчестве.

Все атрибуты праздника для меня всё-равно были дома, а не в храме. Помню, как тщательно мы укладывали пасхальные корзинки. Куличи, барашки из теста, писанки, колечки домашней колбасы, корешки хрена… Обязательно свечи и веточки букшпана (самшита). У бабушки были специальные салфетки с ручной вышивкой, которые бережно хранились в шкафу и доставались раз в год, чтобы покрыть всю эту нехитрую снедь.

Период подготовки к Великодним праздникам был долгим: приводили в порядок дом и двор, мыли окна, красили забор, убирались в сарае, засаживали цветами палисадник. Мне, ребёнку, всё казалось волшебством и сказкой, и немного игрой. Цветные пасхальные яйца, куличи всех размеров, церковные обряды…

Теперь бабушки давно нет, нет домика с палисадником, но мы делаем, что можем, что умеем. Мы просто проводники. Жизнь течёт сквозь нас голубой водой, прорастает тонкими ветвями, взрывается молодой листвой. Ничто не может остановить её, даже смерть.

Опуская само действо освящения куличей, скажу, что дух праздника (и до, и после) витал тогда над нашей улицей неистребимо, в домах, во дворах, и касался каждого, независимо от вероисповедания. Не знаю, где как, а во Львове в эти дни люди становились ближе друг другу. Они улыбались, приветствовали и поздравляли всякого, кого встречали на улице. И всё это было очень искренне, органично и в порядке вещей. Именно эта атмосфера всеобщего подъёма и благости мне вспоминается сейчас, по прошествии времени. В детстве это было несомненным подтверждением того, что все люди – братья и сёстры.

Куличи бабушка пекла в больших железных кружках и в жестяных банках разного размера (от томатной пасты, болгарского зелёного горошка и ещё чего-то, возможно, тушёнки). Помню, что было несколько больших куличей и целая тьма маленьких. Ими угощали соседей и друзей, а часть несли на кладбище.

И вот об этом я как раз хотела рассказать отдельно.

В воскресенье после пасхального завтрака бабушка всегда ездила на кладбище. Там были похоронены её родители, две дочери, мой дед, братик Андрейка, ещё какие-то дальние родственники. И вот я помню, как мы собирали «гостинцы», чтобы оставить на каждой могилке по куличику, по крашенному яйцу, по свече… Это сложно объяснить, но я попробую.

Тогда (да и потом, позже) у меня было ощущение, словно мы идём в гости. Переступая смерть и ощущение горькой потери, бабушка шла к родственникам так, словно несла им «передачку» (к примеру, в места «заключения»). В том смысле, что это не выглядело, как что-то неестественное. Она вот также носила мне в больницу баночки с бульоном и паровыми котлетами. И вот также два раза в неделю она носила продукты пани Касе (старенькой вдове чьего-то кузена).

Я хочу сказать, что тогда, в детстве, я не ощущала большой разницы между тем, живы ли эти люди, здесь ли они или уже «там». Бабушкина любовь и преданность своему роду простиралась гораздо дальше, чем кладбищенская ограда. И это вселяло уверенность, что мир проницаем. И граница, что «делит бытиё на жизнь и на иное» – довольно размыта. А значит смерть – лишь условность. И где бы ты ни был, к тебе придут любящие и принесут куличик, писанку и веточку букшпана. А если не придут, то помянут в своих молитвах уж точно.

Вчера в Иерусалиме сошёл Благодатный огонь. Мы все переживаем особое время – каждый своё. Движется оно или нет, не так уж и важно. Пусть каждому (вне конфессий и контекстов) станет теплее и светлее, и праведнее. Когда я смотрю, как ровно горит огонёк восковой свечи, поставленной к аналою, весь мой род стоит за моей спиной. И я выпрямляю спину.

И сердце моё полно любви и благодарности.