Автор: Анна Турулина
ФОТОГРАФИЯ: КСЕНИЯ ФОЛОМКИНА, WWW.V-FOKUSE.RU
Перелистывая один глянцевый журнальчик, я наткнулась на фотографию щей с цветистым комментарием об оригинальности «кисло-сладкого сочетания вкусов и игре цветов». Ода щам явно метила в фудтуристов, предлагая новый незамутненный взгляд на обыденный, в общем-то, суп.
Со щами у меня отношения интересные – я их терпеть не могу и обожаю одновременно. Что может быть хуже столовского капустного запаха щей? А прозрачность капустной текстуры, отчетливо напоминающей собой призрак коммунизма?
Однако, были в моей жизни и другие щи. Их готовила моя прабабушка Вера. Она была староверкой, родом их поселка Аца, что на реке Красный Чикой в Забайкалье.
Староверы жили там довольно обособленно с конца XVIII века, и только с приходом советской власти начали распыляться, но уносили часть своей культуры и своего уклада с собой.
Из принципа ли, или просто из уверенности в правильность вселенского хода вещей, прабабушка Вера всегда стояла на страже традиций. К ней никогда не прилипало ничего лишнего. Всегда одна и та же одежда, утварь, прялка, говор, в красном углу старинные, огромные, потемневшие иконы, перед которыми она размашисто крестилась перед каждым более-менее значимым делом.
Я могу по пальцам пересчитать блюда, которые она умела готовить. Борщи, солянки и гороховый суп ее не интересовали. Зато щи она готовила, наверное, больше 80-ти лет своей жизни. До последнего дня.
Умерла баба Вера, когда ей было 93. Накануне затопила печь, у нее была настоящая русская печь с чугунками и прихватами, сварила щи, вечером легла спать и уснула навсегда.
Может быть, рецепт ее был тем самым, старинным. А может, особенность ее щей сформировалась многолетним опытом или даже всем ее укладом жизни, но вкус их был неповторим.
Я не помню вкусовой разницы между щами, которые она томила в русской печке у себя дома, и теми, что готовила у нас на электрической плите. Скорее, дело было в продуктах. Мясо своих коров, вода из своей скважины – то, что сейчас можно раздобыть только за большие деньги, в моем детстве было само собой разумеющимся. Все остальное тоже со своего огорода. Я лично махала тяпкой на картофельных плантациях.
Но еще было священнодействие, которые тянулось часами. Молитвы, неторопливые шаги. Когда я была маленькой, баба Вера уже плохо ходила, пораженная флебитом. Она ставила мясо на огонь утром, и оно томилось часа 3-4 в огромной кастрюле. Она долго чистила картошку, делала какие-то другие дела большими руками с узловатыми пальцами, следуя внутренним часам, когда пора запускать в суп ингредиенты. Они там тоже долго томились, сплавлялись, соединялись в новую субстанцию, как в алхимической реторте.
Непременный укроп, который я в детстве ненавидела, она кидала не в уже налитый суп, как делала моя бабушка, а прямо в кастрюлю на одной из стадий приготовления. Он был неизбывным элементом. В результате получалось что-то очень золотое, тягучее, и впрямь кисло-сладкое, только крапинки укропа портили немного дело.
Было вкусно, но в детстве я не очень любила эти щи, они меня возмущали неизменным однообразием результата и частотой приготовления. «На вот, щэй похлэбай», — говорила баба Вера, придвигая тарелку. Щей не хотелось, хотелось пиццу, ну или пирожков, но я начинала есть от нечего делать, и вкус увлекал, кислота обещала сладость, ароматы кружили голову. Даже не любя тогда щи, я понимала, что они — произведение искусства, что лучших щей в моей жизни точно никогда не будет, потому что они были больше, чем блюдо.
Это было нечто вроде эссенции жизни, сгусток энергии и времени, потраченных на ее приготовление. Щи — обыденные и сакральные — истинное проявление культуры многих поколений моей семьи.