.
Aвтор: Анна Скобелева
ФОТОГРАФИЯ: JONĖ REED
Мой отец погиб, когда мне было семь лет. Случай давно минувших лет: пережито, запрятано в тёмный угол памяти, почти забыто. Мама вспоминала папу нечасто. Как я понимаю уже сейчас — было слишком тяжко стать вдовой в тридцать лет. Кто-то выплёскивает свою боль: рыдает, напивается, слетает с катушек. Кто-то прячет её внутри, как сказали бы психологи — блокирует переживание утраты. Первое эффективней помогает «прожить» горе, возродиться к пусть другой, но жизни. Второе — томится, разрушает, но рано или поздно находит выход.
Так мы и жили: блокировали, архивировали, счастливые картинки прошлого задвигали в потайные ящички, чтоб, не дай бог, не наткнуться случайно и не получить ножом в сердце. Вместе взрослели, вместе впускали в свою жизнь других людей. И вроде бы всё наладилось. Когда ты ребёнок, ты воспринимаешь обстоятельства своей жизни как данность. Ты не анализируешь, не оцениваешь, не сравниваешь. Так все эти годы и прожила будто в оцепенении: ну сложилось так, что сделаешь, будь он жив, наверно, было бы по-другому. Лучше? Конечно, но что об этом говорить.
И тут, понимаете, этот футбол. Отдала своего четырёхлетнего сына Вадима в детскую секцию при футбольном клубе. От нечего делать, чтоб мальчишка с пацанами побегал. Никаких ожиданий, амбиций на этот счёт, просто, чтоб ему жилось веселей. Привела на тренировку, ну бегает он там, кто-то из мальчишек уже вовсю играет, кто-то, как мой, больше кружится и новым бутсам радуется. Сидим с его младшим братом Олежкой на трибуне манежа, ждём окончания занятия, леденцы сосём, «Свинку Пеппу» на планшете смотрим.
Оглянулась, диво-дивное, одни мужики вокруг: деды, отцы. Ни одна мамаша кроме меня не прикудахтала. Сплошной хардкор, только фанаты футбола собрались. Смотрят этот детсадовский матч, нервничают, орут с трибун, подсказывают игрокам что-то.
И здесь резануло глубоко, откликнулось внутри непролеченным гастритом, рассыпалось слайдами старого диафильма. Вот отец во дворе, раздетый по пояс. У нас стройка. Он носит кирпичи, сам замешивает цементный раствор. У него красивые руки, прямые, чуть подёрнутые сединой тёмные волосы. Карие добрые глаза. Его движения точны, он работает легко и проворно. Мне лет пять, я верчусь рядом и, должно быть, мешаю, но не могу уйти — я любуюсь им.
Вот он лежит на диване, а я рисую за столом и пристаю к нему, чтоб он по скрипу о бумагу определил, чем я пишу — карандашом или фломастером. Он угадывает, затем хватает меня на руки, подбрасывает кверху, мы хохочем, падаем вдвоём на диван, бабушка ворчит, глядя на эту картину.
Вот он, в кедах и шортах, во дворе моей школы… играет футбол. Для него это не просто спорт, он страстный игрок и болельщик, в студенческом прошлом – участник университетской сборной по футболу. Он ведёт мяч, его густые волосы волнует ветер, а я волнуюсь, глядя на него. Наконец, удар… Гооол! Отец взъерошенный и счастливый, можно идти домой.
Мой Вадюха тоже бегает за мячом. Иногда вырывается вперёд, иногда забывает, зачем он здесь и шлёт мне с поля воздушные поцелуи. Счастливый. Он не понимает, чего лишён. А я, кажется, поняла только сейчас. В один матч по-настоящему потеряла близкого человека, осознала, оплакала, разорвала душу на части.
Пап!
Ты единственный из всех ныне живущих и ранее ушедших людей, с кем я хотела бы поговорить сейчас, пап.
У тебя двое внуков, пап.
Они тоже любят твой дурацкий футбол.
Как ты мог, пап?
Мама несчастлива с другим, пап!