После рождения Артема мы с женой перестали выбираться в театр. Это грустно – раньше ходили часто. Но сынок – такой, чуткий ребенок – почувствовал нашу печаль и принес театр в наш дом.
Есть простые перфомансы, для челяди. Например, грозное мотание головой из стороны в сторону, до создания турбулентности, до отрывания ушей. Это древнегреческая трагедия, эврипид с переигрыванием и гротеском.
Есть постановки посложнее. Гул затих, я вышел на подмостки – вот Артем падает на пол и закрывает лицо ладошками. Из-под растопыренных пальцев подглядывает контролирующий публику глаз и раздается равномерный стон, как во глубине сибирских руд. Больше похоже на взлет старого, потрепанного облаками кукурузника. Это малый театр, классика.
Есть экспериментальный театр. Артем молча встает рядом, вполоборота к зрителю-жертве, низко опускает голову и начинает исподволь, исподлобья, а также исподтишка коситься на него своим глазками-ни-разу-не-бусинками. Это психодрама. Если человек пересаживается, не выдержав психологической атаки, Артем молча следует за ним на новое место и там продолжает метать свои взгляды из бездны.
Недавно я купил домашний кукольный театр и решил показать сыну представление. Мы с ним усадили в ряд всю его плюшевую свиту во главе с котом-харизматиком, а сам малыш уселся на своем маленьком кресле между ними. Как на групповой фотографии ивана грозного с опричниной (если бы такая фотография существовала). Я же отодвинул от стены наш диван с высокой спинкой и спрятался за ним. На одну руку нацепил лягушонка, на другую медвежонка, и понеслась по кочкам сказка. Минут пять я витийствовал над спинкой дивана – тишина. Шутки не проходят, гэги зал не заводят, сюжетные ходы не считываются. Полный провал. Ох, сложная аудитория – эти дети и плюшевые коты. Я решил все-таки посмотреть, что там делает сынок, не уснул ли. Повернулся — ааааа! Артем рядом со мной стоит. За диваном, тихонько. Видимо, уже давно стоит — с самого начала представления. Я слишком увлёкся домашними мистериями и не заметил, как он пришел. Я сидел на корточках с тряпками на руках и глупо моргал, не понимая, что мне делать дальше. Художественная условность была разрушена – зритель пришел за кулисы. Артем же заговорщицки улыбнулся мне и начал кивать в сторону кукол, водруженных над моей головой – мол, давай, продолжай, жги, я с тобой. И вот я возобновил представление для кота-харизматика с опричниной. Артем стоял рядом и периодически хихикал, закрывая рот ладошкой, видимо, чтобы не выдать своего присутствия за сценой зрителям.
Так за одно мгновение я превратился из хозяина театра в глупого буратино. Я машинально сучил своими одеревеневшими ладошками, чувствуя пристальный взгляд карабаса барабаса станиславского за своей спиной.